Иван Николаевич Бутко закончил среднюю школу в станице Ново-Величковской, учительский институт в городе Ростове-на-Дону. На действительной службе – с 1939 года. Война застала его под Москвой.
«Наш 1114-й стрелковый полк 17-й дивизии состоял из ополченцев, в основном из числа студентов вузов. Образованная, умная молодежь шла на верную смерть, чтобы отстоять свою Родину. Сражались мужественно с героизмом против фашистов», – пишет Иван Николаевич.
Учитель истории И.Н. Бутко ушел воевать с ненавистным врагом.
В 1941 году он окончил сержантское пехотное училище по уклону командира минометного взвода. Стал командиром минометного взвода 1113-го стрелкового полка. Получил ранение, лечился в эвакогоспитале города Москвы, вновь воевал командиром минометного взвода 87-го гвардейского стрелкового полка на Западном фронте. После курсов усовершенствования командного состава – командир минометной роты 510-го стрелкового полка 154-й стрелковой дивизии.
Иван Николаевич за смелость, смекалку, отвагу, проявленные в боях с 1941 по 1945 годы награжден орденом Красной Звезды, орденами Отечественной войны I степени и Отечественной войны II степени, медалью «За отвагу».
Ветеран говорит: «Весьма длинный путь прошел каждый участник Великой Отечественной. У каждого в памяти есть то, о чем можно рассказать.
1941-1942 годы вошли в историю Великой Отечественной войны как самые тяжелые, трагические. В конце ноября 1941 года фашистские орды стояли у ворот Москвы – столицы нашей Родины. Начавшееся контрнаступление советских войск под Москвой 5 декабря 1941 года для фашистов явилось неожиданным. Фрицы были обмундированы не по сезону в расчете на «блицкриг».
Красной Армии надо было вести наступательные операции быстро, не дав фашистам закрепиться на рубежах. Наш верный союзник – дед Мороз – активно помогал нам. Но трудностей было и у нас в это время, хоть отбавляй. Прежде всего, не хватало боеприпасов.
Командуя минометным взводом в 87-м гвардейском краснознаменном стрелковом полку 17-й гвардейской дивизии, я получал по 3-4 мины на ствол в сутки. И это при наступлении.
Помню нелегкий 1943 год. Шли бои на Смоленщине. Как-то весной мы с ходу выбили немцев с хорошо оборудованного оборонительного рубежа. Стремительной атакой наш батальон захватил противотанковую батарею врага из четырех орудий. Но, как частенько бывало, наша тяжелая артиллерия отстала. По приказу командира 29-й стрелковой дивизии наш 87-й гвардейский краснознаменный полк перешел к обороне.
Не успели мы еще закрепиться, как немцы перешли в контратаку при поддержке артиллерии, а на соседнем участке и танков. Тут пришла мысль развернуть немецкие орудия и открыть из них огонь по врагу.
В сложной обстановке мне с бойцами (а я был командиром минометного взвода в чине лейтенанта) удалось использовать только два орудия. Но беда была в том, что никто из нас и других офицеров не могли освоить прицел – уж очень он сложен у немцев. Я показал бойцам, как открывать орудийный замок, как заряжать, как наводить по горизонтали и вертикали орудийный ствол, а вместо прицела смотреть в ствол, как в подзорную трубу: увидел фрица – открывай огонь.
Благо снарядов у них были горы, не то, что у нас: 4-6 мин на ствол. Но у немцев диаметр ствола миномета – 81 мм, а у нас – 82 мм. При стрельбе из наших минометов немецкими минами коэффициент полезного действия пороховых газов уменьшается. В результате получается недолет мин, и можно «пульнуть» по своим. Нужна пристрелка, и на основе ее надо было составить схему огня от 100 метров до 3 километров. Все эти расчеты я провел успешно и дело пошло веселей.
Но об этом узнал майор, начальник артиллерии дивизии. Явился в мой взвод.
– А вы знаете, лейтенант, что нарушаете международное Гаагское соглашение о запрещении использования трофейного оружия и боеприпасов?
– Да, слышал об этом. Гитлеру, значит, можно нарушать эти соглашения, а нам, – нет? – парировал я.
– Мы не фашисты и обязаны соблюдать законы. А за свои самовольные действия вы, лейтенант, можете быть наказаны.
– Что, пошлете на передовую? – не сдавался я. – Так я и сейчас на самой передовой нахожусь. Прикажите, товарищ майор, чтобы выдали не по 3-4 мины на ствол, а по 40-50. Можно ли подавить огневую точку противника тремя-четырьмя выстрелами? Да этого мало даже для пристрелки! А между тем после такого «огня» подают команду: «Пехота, вперед!», и солдаты гибнут от пулеметного огня, – приводил я свои доводы.
– Ну, вот что, лейтенант, я не видел вас, а вы – меня.
– Есть!
Так мы негласно договорились.
У немецкой мины было одно преимущество: взрываясь, она выделяла черный дым, а наша мина – как от костра. В зимнее время на снегу вообще не увидишь на расстоянии 2-3 км, звук разрыва дошел, а «дымка» не видно даже в бинокль. Выпустив 30-40 мин по огневой точке противника, я был твердо уверен, что пулемет противника умолк и не откроет огня.
Можно поднимать пехоту. Вот так я и выходил из положения – немецкими минами уничтожал фашистов.
Мы открывали шквальный огонь, не жалея снарядов. В общем, шуму было много. Немцы залегли. Вскоре и наша артиллерия подоспела. Так мы удержали занятый выгодный рубеж. Вот за эту «смекалку» я был награжден медалью «За отвагу».
Я закончил войну под Кенигсбергом, домой в станицу Воронцовскую возвратился в 1946 году».